Гибель 31-го отдела - Страница 8

Иенсен кивнул.

— Общий тираж газет за истекший год…

— Какой же?

— У меня есть только сводные цифры, для всей страны. Девять миллионов двести шестьдесят пять тысяч триста двенадцать экземпляров ежедневно. Но это и есть примерно та цифра, которая вас интересует. Выходит, правда, несколько газет, не зависящих от концерна. Но они испытывают затруднения с подписчиками, и тиражи у них ничтожные. Если вы сократите приведенные мной цифры тысяч на пять, вы получите искомый результат.

Иенсен записал на ту же карточку: “9 260 000”. И спросил:

— А кто занимается вопросами подписки?

— Демократическое объединение издателей.

— Там представлены все газеты?

— Да, за исключением тех, чьи тиражи не превышают пяти тысяч экземпляров.

— Почему?

— Более низкие тиражи нерентабельны. Практически концерн незамедлительно закрывает те газеты, чей тираж упал ниже приведенной цифры.

Иенсен сунул карточку в карман.

— Другими словами, концерн контролирует все газеты, выходящие в стране?

— Если угодно. Но я считаю своим долгом подчеркнуть, что это в высшей степени разносторонние издания, заслуживающие всяческой похвалы. И прежде всего заслуживают похвалы наши еженедельники, доказавшие, что они способны без лишнего шума и суеты удовлетворять все законные вкусы и предпочтения наших читателей. Ибо раньше пресса зачастую возбуждала и тревожила читательские круги. Теперь совсем другое дело. Теперь оформление и содержание служат одной цели — нести нашим читателям пользу и… и… секретарь бросил взгляд в папку и перевернул страницу… — и радость. Они принимают в расчет семью, они хотят быть доступными для всех и не порождать при этом агрессивности, недовольства или беспокойства. Они удовлетворяют также естественную потребность человека наших дней уйти от действительности. Короче говоря, они служат созданию единого общества.

— Ясно.

— До того как проблема единого общества была решена, издание газет носило раздробленный характер. Политические партии и профсоюзы издавали свои газеты. Но по мере того как эти газеты сталкивались с экономическими трудностями, концерн либо закрывал, либо присоединял их. И многие сумели выжить именно благодаря…

— Чему же?

— Именно благодаря тем принципам, которые я только что перечислил. Благодаря способности подарить своим читателям душевное спокойствие и уверенность. Благодаря способности быть простыми и общедоступными, способности угадать вкусы современного человека, способности постичь его умственные потребности.

Иенсен кивнул.

— Я не нахожу ни малейшего преувеличения в утверждении, что единая пресса больше, чем все иные средства, содействовала консолидации общества, уничтожению пропастей, отделяющих одну политическую партию от другой, монархию от республики, так называемый правящий класс от…

Он умолк, посмотрел в окно и продолжал:

— И не нахожу ни малейшего преувеличения в утверждении, что заслуга принадлежит главным образом руководителям концерна. Это редкостные… исключительные люди, высоких… высоких моральных качеств. Они начисто лишены тщеславия, они не гонятся ни за почестями, ни за властью, ни за…

— За богатством?

Секретарь бросил быстрый, недоверчивый взгляд на человека, сидящего в кресле для посетителей.

— Вот именно.

— Какие еще сферы контролирует концерн?

— Понятия не имею, — рассеянно откликнулся секретарь, — подписку и доставку, производство тары, пароходства, мебельную промышленность, само собой, бумажную промышленность и… и вообще это не по моей части.

Он устремил взгляд на Иенсена:

— Не думаю, что могу дать вам сколько-нибудь исчерпывающие сведения. Кстати, зачем вам все это понадобилось?

— Приказ, — сказал комиссар Иенсен.

— Чтобы переменить тему: как отразилось на статистике расширение прав полиции?

— Вы имеете в виду статистику самоубийств?

— Именно.

— Положительно.

— Очень рад это слышать.

Комиссар Иенсен задал еще четыре вопроса.

— Не противоречит ли деятельность концерна антитрестовскому закону?

— Не знаю, я не юрист.

— Каковы обороты издательства?

— Это дело налогового управления.

— А личное состояние владельцев?

— Ну, это трудно подсчитать.

— Вы сами служили в концерне?

— Служил.

На обратном пути Иенсен зашел в кафе-автомат, выпил чашку чаю и съел два ржаных сухарика.

За едой он размышлял о том, что кривая самоубийств заметно пошла вниз после принятия закона об усилении наказания за пьянство. Ибо вытрезвители не ведут статистического учета, а самоубийства в камерах полицейских участков заносятся в рубрику скоропостижных смертей. Хотя надзор там поставлен очень хорошо, это случается не так уж редко.

Когда он прибыл в шестнадцатый участок, было уже без малого два и пьяниц доставляли целыми партиями. С утра наплыв бывает не так велик, потому что полицейские избегают задерживать их до полудня. Это диктуется чисто гигиеническими соображениями — необходимостью предварительно продезинфицировать камеры.

Врач стоял в дежурке, облокотясь на барьер одной рукой, и курил. Халат у него был помятый, в кровавых пятнах. Иенсен посмотрел на него с явным неодобрением. Но врач неправильно истолковал этот взгляд и сказал:

— Ничего страшного. Так, один бедолага… Он уже скончался. Я опоздал.

Иенсен кивнул.

Веки у врача припухли и покраснели, на ресницах висели засохшие кусочки гноя.

Он задумчиво посмотрел на Иенсена и спросил:

— А правду говорят, что вы до сих пор не провалили ни одного расследования?